Северный завоз

Текст: Даша Кочетова, Фото: Антон Климов

Иркутск – центр большой северного региона. Город, как искусственная заводь, каждый день наполняется людьми из далёких городков и поселков, для которых не знать в лицо всех пассажиров маршрутки, мчащей их с левого берега Ангары на правый, — странно.

vk f

Исследовательский вопрос: одинаково ли осваивают Иркутск разные поколения переселенцев из северных районов области?

После первого курса назло родителям и самой себе меня занесло на работу в пивной ресторан в центре города. Там недавно сменился формат: веселые вечеринки заменили на блатные песни по вечерам. Исполнял этот печальный репертуар мужчина средних лет — Николай.

Обычно, летом гости садились на летней террасе, но в один из дождливых вечеров все собрались в теплом зале. Мы с коллегой и по совместительству школьным другом стояли за баром. Перед нами за стойкой сидели двое мужчин (из второго поколения бодайбинцев, как стало ясно из разговора).

Моему товарищу было нестерпимо скучно коротать очередное лето в прокуренном зале и он решил поболтать с гостями. Открыл рот.. и сдал меня с потрохами: А Дарья-то у нас бодайбинка! Весь вечер мне пришлось стойко выслушивать, как уважали моего деда все, с кем он был и не был лично знаком.

Но этим дело не ограничилось: разговор услышал певец-Николай, которому тоже уже опостылела ресторанная работа. После очередного перекура он взял микрофон и объявил: а сегодня, у нашей дорогой Дашеньки день рождения (на дворе, замечу, стояла середина июля, а я родилась в декабре), друг Анатолий поздравляет ее, а мы исполним для уважаемой публики песню «Бодайбинка». И тут, вслед за Николаем, песню подхватили не только бадайбинцы за баром, но и почти весь зал.

Вы ежедневно ездите с бодайбинцами в автобусах и сидите в очереди в поликлинику. Родители двух моих школьных подруг оказались родом из Бодайбинского района, спутник моей жизни (совершенно случайно) до девятого класса отбывал «летнюю ссылку» в поселке Балахнинский (прииск в 30 км от Бодайбо), а его дед обгонял моего, в представительской волге, на своем, честно заработанном на драге, москвиче.

Приходилось ли вам чувствовать, что вы знаете в своем городе всех или почти всех? А если не знаете кого-то лично, то знакомы с его близкими друзьями. С появлением социальных сетей и глобального медиа пространства, это чувство «знакомого лица» усилилось многократно. И вот, знакомый с детства город видится нам теперь совсем тесным.

Но это чувство обманчиво. По-настоящему оценить масштаб «большого маленького города», такого как Иркутск, может только приезжий. Иркутск – центр большой северного региона. Постоянное население области в этом году составило 2 412 800 человека. Иркутска - 623 424 . Бодайбо - 13 419. Город, как искусственная заводь, каждый день наполняется людьми из далёких городков и поселков, для которых, даже не знать в лицо всех пассажиров маршрутки, мчащей их с левого берега Ангары на правый, странно.

Люди, приезжающие с Севера, селятся в Иркутске и становятся неотъемлемой его частью. Приезжают студенты, старики, целые семьи. Откуда? Мой отец приехал в Иркутск в 85-м году из Бодайбо. Мне 25, я много лет не была на малой родине моей семьи, но всю свою жизнь встречаю в Иркутске людей, которые жили или работали в городе горняков.

Выталкивающие факторы (безработица, крайне низкий уровень и невысокое качество жизни) здесь сочетаются с притягательностью Иркутской агломерации из-за серьезного повышения жизненной траектории.

Бодайбо находится на правом берегу Витима в 1200 км от областного центра. Со середины 19 века и до сих пор жизнь в этих местах существует только благодаря золоту. Бодайбо — город приезжих. Откуда золотодобывающие получают «свежую кровь»? Из областного центра и агломерации. Так происходит обмен и взаимное наполнение (постоянное и сезонное) двух городов.

Первыми в перевалочный пункт по дороге к золотоносным приискам приехали старатели, а вслед за ними стали стекаться люди из всех уголков страны. Их влекла и романтика Севера, и эйфория всеобщей социалистической стройки, и конечно, рабочие места. С развитием отрасли, старательский труд требовал притока квалифицированных кадров. Так, в Бодайбо приехали лучшие инженеры, проектировщики, техники, геологи. Большинству из них предстоит уехать после перестройки.

В середине века город развивался и строился стремительно. Опытные специалисты и выпускники иркутских ВУЗов приезжали в Бодайбо по распределению. Старшеклассники бодайбинских школ уезжали учиться в Иркутск, создавали семьи, перевозили их на север или оседали в областном центре. За годы, канувшие с «золотого века» этот обмен качественно переменился. Основной поток приезжих в Бодайбо сегодня формируют старатели. Люди приезжают работать в крупные и малые артели, остаются на сезон, уезжают, снова возвращаются. А все бодайбинцы, переехавшие в Иркутск в 90-е – 2000-е, приезжают разве что, чтобы увидеться с родственниками или за бесценок продать жилье в городе их юности.

Несколько человек, с которыми мне удалось поговорить, в разные годы жили или приезжали в Бодайбо. Сейчас, все они иркутяне. Мы говорили о том, как была утроена их северная жизнь, почему и при каких обстоятельствах они переехали в Иркутск и как живут сейчас. Герои статьи родственники, но принадлежат к разным поколениям трех семей.

Более половины миграционного прироста Иркутской агломерации во внутрирегиональной миграции формирует приток из наиболее крупных городов области. Основная часть этого прироста приходится на депрессивные города.

Вероника, 26

» Ездили в Бодайбо каждое лето: мне тогда казалось, что это ссылка «

— В детстве страшно стеснялась говорить, что родилась в Бодайбо. Не знаю почему. А Никита, мой старший брат, всем рассказывал, что он бодайбинец. Хотя было наоборот: родители с маленьким братом поехали в Бодайбо к папиным родителям, а я родилась уже там.

—Ездили в Бодайбо каждое лето: мне тогда казалось, что это ссылка. А мы ведь все время ездили в тайгу, ходили на лодке по Витиму, купались в горных речках. И я никогда и нигде не видела больше такого леса.

—Там было хорошо, правда мы были одни благополучные дети на улице. У всех остальных дела были не очень, родители у многих сидели в тюрьме. Зато у них дома можно было есть шоколадный маргарин. Бабушка пекла пироги, булки, а я хотела этот маргарин, которым у соседей угощали.

— Мне Бодайбо снится. Пару раз в неделю точно.

Валентина, 79

» Вот есть у меня минералы, полудрагоценные камни. Все оттуда. А вещей нет, север с собой не привезешь. Только память «

—Раньше все из Иркутска и со всего союза ехали в Бодайбо. А теперь все-все перебрались обратно. Как мы: поехали на три года, а остались на 30. И все равно переехали в Иркутск.

Нас с мужем распределили из Узбекистана в Новосибирск. В научную лабораторию. Но его позвали в Бодайбо, сделали документы на перевод. И он мне говорит: поехали. Там здорово, тайга, охота, рыбалка и работы много. Очень интересно! И мы поехали.

— Муж со временем возглавил геологическую экспедицию А я на прииске Маме преподавала физику в школе и была директором. Много лет учили ребят в вечерней школе. А потом, когда временно переехали в Иркутск, пошла работать в лабораторию. И когда снова вернулись в Бодайбо, я продолжала заниматься лабораторными исследованиями,. Мы делали анализ природных вод. И все конечно в основном для поиска сопутствующих золоту элементов.

— В Иркутске нами гордились: приезжали канадцы, проводили по области измерения точности лабораторных исследований, и мы стали первыми. Замечательное было время, там я и работала до 70 лет.

— На прииске мы жили очень скромно было не до барахла, потом уже, со временем появились и вещи какие-то и лодка с двумя моторами. И ничего особенного на самом прииске не было. Там даже фельдшерский пункт не работал, старшего сына я рожала дома. Пришла нянечка из яслей и помогала мне и все.

—А вообще, муж у меня был большой рыбак и путешественник. Он дружил с одним человеком, так тот вообще уходил в тайгу в сентябре и возвращался только в январе. Специально отпуск брал на это время.

—Внуки приезжали к нам на все лето. Старший внук даже приезжал учиться в техникуме. А так, мы летом путешествовали по Витиму, ходили в тайгу. Собирали столько ягоды, что хватало на всю зиму. Хорошо жили, очень я рада, что прожили именно так.

—Совсем в Иркутск я перебралась в 2007 году. Дети предлагали купить дачу, но я не хочу. Город знаю, все же жили здесь три года, но маршруты все одни и те же, а знакомые все старые. Дружу, в основном, с земляками.

—С собой привезла книги, немного вещей. Вот есть у меня минералы, полудрагоценные камни. Все оттуда. А вещей нет, север с собой не привезешь. Только память.

Нинель, 76

» Поговоришь со знакомыми, так никого почти не осталось. Все перебрались и стариков перевезли в Иркутск «

—Я родилась на прииске Светлый в 40-м году, там закончила школу. Хотела поступить на юридический факультет университета в Иркутске. Поселилась у сестры на время подготовительных курсов. Сестру обижал муж, я с ним воевала и мне пришлось вернуться в Бодайбо. Там прошла курсы и устроилась работать на пивзавод. Такое пиво там было! Его даже в Иркутск возили. А потом стала работать на подстанции. Пять километров по лесу, смена - сутки.

—В Бодайбо и на приисках все было: продукты, вещи, одежда. Родители всегда отправляли сестре в Иркутск конфеты, колбасу, уток. Так получалось, что, если отправлять деньги, все равно ничего путного не купишь. В 90-е годы на каждом прииске часть зарплат платили валютой. И привозили импортную одежду, которую можно было на эту валюту брать. А в Иркутске ничего не было, мы детей с внуками и одевали и кормили.

—Наши дома на прииске Балахнинский уже разобрали и расселили. Поговоришь со знакомыми, так никого почти не осталось. Все перебрались и стариков перевезли в Иркутск.

—Дочка Света родилась на Балахнинском дома. Я не уезжала в город, чтобы не положили в больницу и можно было положенное время доработать, от врачей пряталась. Сергей сын, как видел «скорую» на улице кричал: мама прячься! И даже когда начались схватки, приехали врачи, он хотел меня от них спасти. Почти получилось: увезти не успели, дочь родилась дома.

—Раз в три-четыре года ездили в отпуск. Однажды, в иркутском аэропорту ждали своего рейса. Сын ходил по залу вылетов, а потом вернулся и говорит: я земляков нашел. Они меня сами узнали. Подошла семейная пара с девочкой его (Сергея) возраста. И говорят: а мы в вашем мальчике сразу узнали бодайбинца. Как, спрашиваем? А по футболке. В том году завезли в район футболки с разноцветными ведерками и лопатками, и все такие купили.

—В 2007-м когда мужа уже не было, я собрала пять коробок вещей. Книги в основном. И переехала к детям.

Светлана, 49

» Очень хотелось домой и казалось, что времени впереди для путешествий достаточно«

—Я сейчас думаю, почему я не поступила в университет в Ленинград или в Ригу, как мечтала? Наверное, потому что нам казалось, что Иркутск —единственное реальное место, в которое мы можем уехать.

— Я ездила домой на каникулы, и между каникулами. И на 7 ноября. И даже отказалась от практики в Риге, хотя прошла по конкурсу. Очень хотелось домой и казалось, что времени впереди для путешествий достаточно. А вот дом на гольце, мама с папой, и сезон ореха пройдет.

— Иркутск долго не был моим домом. Во-первых, мне сейчас кажется, что в студенчестве мы почти не видели города, не гуляли по нему. Учились в политехе, жили рядом в общаге и вот только Студгородок и был для нас городом. Поэтому, по сравнению с домом, где легко дышится, рядом река и лес, Иркутск казался серым и грустным.

—Смотрю на вас и понимаю, что вы все время где-то бродите, рассматриваете здания и улицы, ходите в кино. А мы ведь и пешком толком не ходили. А я могу просто идти вперед много километров, не уставая. И в Иркутске мне этого всегда очень недоставало. Сначала учились, потом стали работать, потом появились автомобили и все.

Андрей, 49

» Раньше здесь жили так же, как на Севере: легко заводили близкие отношения, дружили с соседями, ходили в гости. Сейчас все это в прошлом «

— В 85-м году уехал из дома и поступил в Пединститут. Мне было 17 лет, мама приехала со мной, а после вступительных экзаменов улетела. Первый экзамен сдал на отлично, взял 10 рублей, в качестве поощрения. Сбросились с парнями и хорошенько напились. Единственный раз тогда она видела меня пьяным и очень плакала.

— Были планы вернуться домой, но жизнь повернулась иначе. В педагогический поступал осознано, история – моя школьная любовь. Думал, вернусь – стану директором школы. Почему не поехал поступать в Москву, часто себя спрашиваю. Не было таких амбиций ни у меня, ни у родителей. И ведь было время действительно равных возможностей, а нам и Иркутска было достаточно. Он тогда казался настоящим большим городом.

— Папа с 73его по 88й год руководил исполкомом. Потом старые Советы распались и появились новые. Его избрали главой администрации. Так он переизбирался до 98ого года. После, когда отец уже болел, мы их с мамой перевезли в Иркутск. Наверное, тогда связь с Севером почти оборвалась.

— Для меня Иркутск быстро стал домом, здесь я почувствовал, что такой быть взрослым человеком и сильно полюбил его. Но к середине 90-х стало понятно, что уклад жизни поменялся не только в маленьком Бодайбо, где начался передел собственности, появились бандиты, новые порядки. Иркутск изменился тоже.

— Раньше здесь жили, так же, как на Севере: легко заводили близкие отношения, дружили с соседями, ходили в гости. Сейчас все это в прошлом. Что-то всегда заканчивается и меняется: в людях, в экономике, в городах. Раньше связь с Севером была самая прямая: люди прилетали, привозили посылки: мясо, ягоды, грибы. Деньги тогда меньше значили, важнее были отношения.

Из разговора с тремя поколениями бодайбинцев, ставших иркутянами, понятно, что старшее поколение — это люди, которые либо родились в Бодайбо и прожили всю активную часть жизни, либо приехали совсем молодыми, а начали и перестали работать, создали семьи и родили детей уже в Бодайбо и на приисках.

Второе поколение – те, кто вырос в Бодайбо и Бодайбинском районе. Поколение, которое связывает свою юность с этими местами. Иркутск стал для них домом не сразу, а только когда они обзавелись домом в прямом смысле слова — переехали в собственные квартиры, перешли от родительского уклада жизни, от постоянных полетов (любым путем, в любое подходящее время ближайшим пассажирским или грузовым ан-24) к жизни в собственном пространстве, которым стал Иркутск.

Представители третьего поколения, если и родились в Бодайбо, то случайно. Если и жили там, то в младенчестве. Их связь с Севером эпизодическая: летние и новогодние каникулы, редкие визиты к родственникам, отрывочные воспоминания. Это поколение — настоящие иркутяне, для которых север — туманное прошлое, бесконечные троюродные сестры, посылки с конфетами, гальцы, поросшие ароматным брусничником, летние коленки в зеленых ссадинах и огромные летающие жуки-стригуны, каких дома в Иркутске никогда не встретишь в таком количестве.

Я — одна из них. Я не помню знаковых для бодайбинцев имен. Я плохо представляю расположение важных объектов малой родины нескольких поколений моих родственников. Один из главных показателей принадлежности к городу для меня —знание коротких путей, тайных дворов и домов. Я и мои ровесники-иркутяне отлично ориентируемся в городе. Для сравнения, мои бабушка с дедушкой жили в Иркутске в последние годы своей жизни. Они, как и все старики пользовались проверенными маршрутами из дома до самых нужных локаций. Папа живет здесь больше 30 лет. Он никогда не ходит дворами.

Эти беседы с людьми, которые иногда уже называют жаренные пирожки с мясом беляшами (по-иркутски), но чаще все-таки оказиками (так говорила моя бабушка), у которых всегда в холодильнике есть квас, поставленный на корочках черного хлеба, а по выходным — брусничный пирог, помогли мне понять, что по-настоящему использовать городское пространство, ассоциировать себя с ним, интересоваться историей города, замечать в нем и его жителях перемены может только третье поколение переселенцев.

Принято считать, что мигранты первого поколения берут на себя бремя ассимиляции: они обязаны создать сеть социальных связей, обзавестись контактами, наладить коммуникацию. Часто они сознательно отторгают традиционную культуру, тогда как второе и третье поколения могут вспомнить о принадлежности к своей группе и реанимировать традиции и память о прошлом. Проведенные интервью не опровергают эту точку зрения, но говорят о том, что процесс интеграции первого поколения переселенцев выражен в меньшей степени, чем этого можно было ожидать. Родителям моих ровесников повезло оказаться в среде равных себе советских молодых людей, пусть и в чужом большом городе. Кроме того, уезжало не меньшинство, как это обычно бывает, а большинство выпускников школ и почти столько же не вернулись обратно. Таким образом, все переселенцы были лишены необходимости доказывать свою принадлежность к горожанам.

Процесс обратной миграции из бодайбинского района начался в 90-е, к середине 2000-х второе поколение, окончательно подтвердив свой статус иркутян, обзавелось недвижимостью, собственными социальными связями и получило возможность вывезти старших членов семьи. В Иркутске старшее поколение старается поддерживать северные связи, как свойственно пожилым людям, новых знакомств почти не заводят.

Я из тех, для кого Иркутск — пространство для жизни, а Бодайбо — воспоминания о замороженных на балконе сдобных булках, большом Витиме и 50-градусных морозах.

Двухсторонняя миграция из Иркутска в Бодайбо и обратно — закономерный процесс обмена человеческим потенциалом между отдаленными монорайонами и областным центром. Город обживают и по-своему использую разные поколения переселенцев, но только третье отождествляет себя с Иркутском, считает себя иркутянами и использует городское пространство максимально широко. И не только использует, но и сознательно меняет.

Люди двух предыдущих поколений воспринимают город ограниченно: почти не используют, за исключением автомобильных дорог, торговых центров и парковок. Второе поколение, в отличие от старшего, активно осваивает пространство информационное: участвует в культурной жизни Иркутска, интересуются политикой и муниципальным управлением.

Иркутск — не абстрактная «середина земли», а центр, разбросанной на тысячи километров, области, где в каждом городе и районе живут люди, ежедневно наполняющие его. Они — бесконечно меняющиеся ролями донор и реципиент. Рабочая сила, товары и деньги текут в двух направлениях, мимо жизней, судеб и человеческих историй. Город обновляется, меняется и живет не только благодаря собственным ресурсам, но и во многом за счет постоянного потока из области. Город жив, пока в него уезжают.