город. свое место

За две недели до начала проекта мой друг, который умеет видеть чуть дальше линии горизонта, поинтересовался: не планирую ли я уехать из Иркутска и что-то изменить в своей жизни. Я живу размеренно, менять ничего не собираюсь, строю планы на отпуск. Над идеей о возможном переезде я тогда посмеялась, хотя не иркутянка и город своим назвать не могла. Может быть, поэтому определиться с местом, которое хотелось бы назвать своим, оказалось сложно. Я хорошо знаю Иркутск, отлично ориентируюсь в нем, за двадцать лет было много перемещений и переездов. Но где оно — мое место?

Первая неделя проекта прошла в воспоминаниях, созерцании и новом восприятии. Я осознала: не город не любит и не принимает меня, а я не вижу и не чувствую его поддержки. Я стала благодарить Иркутск за все, что происходило со мной здесь. За то, что всегда находилось жилье, за друзей, которых я обрела здесь, за новый опыт, за рожденного в Иркутске сына. Как только я осознала, что значит для меня город, как он поддерживает меня все эти годы, место нашлось — рядом с биолого-почвенным факультетом ИГУ и воспоминаниями из студенческой жизни.

Когда мы учились, ходили байки, что 20−30 лет назад были популярны совместные межвузовские вечера для близкого знакомства студентов и создания прочных ячеек общества. Студентов ИВАТУ приглашали в мединститут, нархоз ходил в гости к студентам иняза. А вот девушки с биофака танцевали со студентами физмата. Отсюда и повелось расшифровывать БПФ (биолого-почвенный факультет) — боевые подруги физмата. Было так на самом деле или нет, сказать не могу (я вышла замуж за культуролога), но многие мои однокурсницы — жены физиков и математиков. Налицо проникновение мифа в жизнь.

Кстати, к последнему занятию я купила в Иркутске новую квартиру с чудесным видом на город. Теперь я принадлежу как он принадлежит мне. А значит, и его мифы, легенды и истории — тоже часть меня.

Раннее утро. Я выхожу на остановке Чкалова и иду по набережной до работы. Тихо, свежо, малолюдно и хорошо. Улыбаюсь солнцу, смотрю на уток и чаек. Эти 15 минут неспешной прогулки - одно из лучших событий дня. Мне 23 года. Впереди целая удивительная и интересная жизнь, новая работа в иностранной компании, где все увлекает.

До этого я успела поработать в неповоротливой бюджетной организации со строгой иерархией, и вдруг попала в другой мир - полный хаоса и драйва. Генеральный директор - американец в ковбойских сапогах - свистком-манком на оленей созывает сотрудников на утреннюю планерку. Заместитель по технической части в сапогах с окованными железом носами и шпорами - тяжёлый, кряжистый, неразговорчивый. Американцы, монголы, южноафриканцы. Разные люди, города, языки. Работаем по 12-14 часов, без выходных, но и гуляем, веселимся, рисуем стенгазеты, пишем стихи, влюбляемся. Спим по пять-шесть часов, но каждое утро бодры и готовы жить и работать дальше с удовольствием.

Офис находился на бульваре Гагарина, в одном из зданий Иргиредмета. Он стал центром моей новой вселенной и граница, которая отделила мое затянувшееся детство от взрослой жизни. Это мой миг полной свободы и легкости бытия, когда ещё нет долгов и обязательств, когда ещё все живы и здоровы, нет никаких проблем.

Иргиредмет притянул в мою жизнь множество мифов и метафор, основа которых - золото. В том числе - личную историю. Здесь важно и место, и сам по себе «редкий металл», хотя собственно в институте я никогда не работала.

Однажды я оказалась в командировке в Бодайбо. Там меня пригласили в гости в другую гостиницу - к таким же командированным из Иркутска. Они работали в банке, где обслуживалась наша компания. В конце вечера молодой человек вызвался меня проводить. Мы проболтали с ним почти всю ночь, обменялись телефонами и договорились встретиться в Иркутске. Так я познакомилась со своим будущим мужем.

Когда родители мужа, учившиеся в Иркутске, но всю жизнь проработавшие «на северах», переехали сюда из Магадана, они первым делом начали встречаться с друзьями молодости. Как-то один из старых друзей, разглядывая альбом со свежими фотографиями, ткнул пальцем в мое фото и сказал: «А вот эту девушку я знаю!». Оказалось, что в студенческие годы он увлекался спелеологией и вместе с моими родителями исходил немало троп.

Удивительно, что не только я, но и все мы оказались связаны с золотом. Родители мужа - геологи, искали золото на севере. Муж работал в кредитном отделе банка и в основном золотодобывающими артелями. Мой отец - астрофизик, научный сотрудник - чем только ни занимался после кризиса 90-х и развала науки, но в конце концов, тоже пришёл в золоторазведку, а теперь работает начальником участка на построенной им золотой фабрике.

В детстве у меня была мечта: выучиться и уехать из родного города. Время было сложное: высшее образование не востребовано, зарплаты маленькие да и те в основном бартером, рынки с дешевой китайской одеждой, нищета, разбой, пьянство, серость и грязь. Такая атмосфера витала в моем родном городе в эпоху перестройки.

Я единственная из класса (спасибо родителям) поступила в ВУЗ сразу после школы. Остальные побоялись оставить родной город и хлебнуть воздуха самостоятельности. Во мне же, напротив, рос неподдельный интерес к новому. Таким новым оказался Иркутск — город, абсолютно иной по духу.

Каждую неделю я приезжала в Иркутск, и он неизменно встречал меня холодным ветром в районе вокзала и в Солнечном — именно он приютил меня первым. Это длилось полгода: с огромными сумками, обдуваемая всеми ветрами, с закоченевшими руками и ногами, я забегала в подъезд, на шестой этаж дома № 13 по проспекту Карл-Маркс-Штадт (сейчас — Маршала Жукова).

С тех времен в памяти остались дом, в котором я тогда жила и конечная остановка троллейбусов Лодочная, где я ждала «единицу». Сейчас он ходит раз в пятнадцать минут, а тогда график был непредсказуем, и я успевала окончательно замерзнуть, даже не начав свой путь. Спрятаться было негде: от остановки только трубы, рядом — лавочка без реек. А дом был крайний, сразу за ним начиналась ширь, красота, поля, мороз, солнце, дни чудесные — совершенно пушкинские виды и строки.

Моя тетка работала актрисой в Иркутском драмтеатре. Как-то раз она взяла меня на спектакль. Провела сначала в гримерку, а потом в зал. До сих пор помню коробочку с гримом, трюмо с подсветкой из двух ламп, старинные платья и живую игру актеров — людей, в повседневной жизни таких же, как и ты. Я смотрела спектакль, переполненная эмоциями, фантазия бурлила. Словно где-то не здесь, словно это не я. Видела сцену, ходила по ней после спектакля, впитывая энергию от оваций и игры. Тогда здание показалось таинственным — и до сих пор таким ощущается.

Сейчас это выглядит забавно: обезумевшая от восторга девочка, которая верит, что судьба заведет ее куда надо, а потому можно свыкнуться и с доставучим морозным ветром, и с опаздывающим троллейбусом. Ведь каждое утро меня встречало разное солнце, которое вселяло в меня надежду.

Так продолжалось четыре месяца. Поиски новых знакомств, новых эмоций и бесконечная учеба. Потом пришлось сменить место жительство, хотя именно в Солнечном я ощущала себя как дома и представляла, что здесь я хотела бы жить. Разве я могла предполагать, что мечта сбудется спустя семнадцать лет. В Солнечный я вернулась уже с семьей. Подыскивая квартиру, исходила район пешком, узнавая его все больше и больше: тропы, арки, лазейки, переходы знаю теперь наверняка. За годы микрорайон сильно изменился: проспект переименовали, облагородили спортивные площадки, появилась мемориальная аллея, выросли новые дома, а за домом, в котором я жила у тетки, выстроили целый микрорайон из многоэтажек и элитных домов.

Неожиданностью стала аллея вдоль главной дороги. Вероятно, она существовала и в студенческие годы, просто я ее не замечала. Может быть, потому что деревья были малы, может, оттого, что обычно, спеша, проезжала мимо, без интереса глядя в окно. А теперь заметила.

В очередной раз возвращаясь с работы, уставшая и измотанная, вспомнила, что надо зайти в магазин. Я вышла не на той остановке и побрела пешком не по привычной дороге, а по тропе через аллею. Стояла осень. Золотые березы кидали листья мне под ноги. Подумалось — чтобы мне ступалось мягко. Солнце проникало сквозь стволы и листву, застилая землю не только желтым цветом, но и желтым светом. На долю секунды я забыла, где я — то ли в лесу, то ли в городе. Звук машин уже не тревожил. Вдруг я вспомнила родные леса, где мы с мамой собирали рыжики. И запах сырой земли, и прогулку к фабрике Арманд по аллее в Пушкино. Тогда мне было восемь лет. Та аллея точно также отливала желто-оранжевым и словно протекала среди огромных деревьев, которые я видела впервые. Те деревья были большими, потому что сама я была маленькой. Чтобы заметить эти, потребовалось вырасти и деревьям и мне самой.

Пока я витала в облаках воспоминаний, тропинка меня вывела на асфальт и в реальность. Но стоило обернуться назад — и картинка вновь проявилась. Я поняла, что эта аллея теперь всегда будет со мной.

Позже я вернулась на аллею уже не одна, а с дочерью. Мы собрали материал для гербария и картины, а во мне жило легкое чувство удовлетворения, что моя память всегда со мной и я могу легко пробудить ее, пройдя по небольшой аллее прямо посреди шумного города. Кусочек сибирского леса и детских воспоминаний в городе, рядом с домом, среди суеты, гама и двух дорог, который я смогла увидеть и осознать лишь когда деревья выросли. И я вместе с ними.

Задумываясь о собственной иркутской истории, которой уже больше 20 лет, вспоминаю строки из песни:

«У каждого из нас на свете есть места,
Куда приходим мы на миг уединиться,
Где память как строка почтового листа
Нам сердце исцелит, когда оно томится…»

Хорошо и спокойно оттого, что такое место — свое место — есть и у меня. В городе, который принял меня много лет назад. Небольшой, но уютный скверик в моем микрорайоне — Университетском. Здесь я бываю часто.

Судьба сквера чем-то напоминает мою собственную иркутскую историю. Нам с мужем было суждено сменить четырнадцать адресов, пока мы наконец обустроились на постоянном месте жительства. Место, на котором сейчас сквер, тоже постоянно менялось. Сначала был пустырь. В середине 1990-х предприимчивые ребята оборудовали его под автостоянку. Ее закрыли, и вновь образовавшийся пустоту засадили деревьями и кустарниками. Но вскоре еще более предприимчивые горячие парни возвели здесь кафе с громким и патриотичным названием «Россия». Просуществовала «Россия» совсем недолго. По решению городского суда, кафе буквально стерли с лица земли.

Сегодня здесь сквер с фонтаном, лавочками и даже небольшим амфитеатром. Работают кафе и магазины. Сюда любят приходить люди разных возрастов. И каждый находит свою атмосферу. Для меня это место — связующая ниточка с нашей собакой Диной. Несколько лет ей пришлось прожить на автостоянке - именно на том месте, где сейчас обустроен наш сквер.

Собака была удивительная, хотя и обыкновенная дворняга. Мы жили на севере. Совсем крошечным щенком муж подобрал ее в придорожной канаве в холодный октябрьский день. Несмотря на крошечный размер и возраст, она стойко пережила суровую зиму в будке, на мягкой подушке из сена и соломы.

Летом того же года мы переехали в Иркутск. Дину забрали с собой. Это было ее первое путешествие на грузовом самолете, которое она стоически перенесла. Первым нашим пристанищем был небольшой загородный домик. Здесь я принимала у Дины ее первых щенков. Помню выражение ее глаз и благодарность, с которой она лизала руки. Мы никогда не привязывали ее. Она знала свою территорию и свое место. Каждый раз бежала встречать нас, услышав еще далекий звук машины. Она умела обходить стороной соседей, их детей и собак, не привлекая к себе лишнего внимания.

Ей, как и нам, пришлось сменить много пристанищ. Но мы всегда были вместе. Особую роль в жизни Дины сыграл мой папа. Именно он выручил ее из беды, когда местные подростки пытались придушить Динку, обмотав вокруг ее шеи колючую проволоку. Дины не стало несколько лет назад, и папа похоронил ее у нашего загородного дома.

Часто всей семьей мы вспоминаем эту умную, добрую и удивительную собаку. В память о ней у нас остался ее портрет, написанный молодым иркутским художником. Для нашей семьи Дина навсегда останется примером безусловной и бескорыстной любви, преданности, верности, доброты и мужества. Теперь она стала не просто историей, но нашим личным семейным мифом, который, как добрый тотем, охраняет и оберегает нашу семью своим незримым присутствием.

В моей истории главные герои — дом и книга. Они вплетены в причудливый узор моей жизни таким фантастическим образом, что остается лишь развести руками и повторить вслед за мастером Угвеем: случайности не случайны.

Я не иркутянка, родилась в Ангарске и все детство прожила там. До 16 лет мои познания об Иркутске ограничивались аэропортом, автовокзалом, цирком и Музеем декабристов. Мои родители Иркутск не любили, противопоставляя его чистенькому, понятному, монохромному Ангарску. Но я, приехав в Иркутск учиться, осталась здесь, приняла и полюбила этот город с его кружевными «деревяшками», кривыми улочками, разношерстными районами и интереснейшей историей.

Дом

Особый интерес у меня вызывал один дом. Если все мировые дороги ведут в Рим, то все мои пути в городе вели к этому дому. Он сразу поразил меня своей простотой, строгостью и индивидуальностью. Подобно офицеру, он стоял на центральной улице города и практически ежедневно отдавал мне честь, когда я проходила или проезжала мимо. Если я присоединялась к городской экскурсии, то там обязательно рассказывали про этот дом. Если меня приглашали на свидание, то он был ориентиром. Если я записывалась на курсы рисования, одним из обязательных заданий было нарисовать дом. Если увлекалась краеведением, одной из поразительных историй была история про дом. Если кто-то рассказывал про этот архитектурный и исторический памятник, я восклицала «О! Да это же про „мой“ дом».

Книга

Я из тех людей, кто читает запоем. Если мне попадается интересная книга, я не ем, не сплю, отодвигаю даже срочные дела и читаю. Влюбляюсь в героев, погружаюсь в атмосферу, примеряю события на себя.

Однажды мы возвращались от бабушки и дедушки. Мне было 15. Шесть тысяч километров и пять суток железнодорожного пути. Еще на подъезде к Новосибирску я прочитала все свои запасы и загрустила. И тут попутчица предложила мне книгу. Я прочитала её на одном дыхании. Книга была о моих ровесниках, которых учитель сподвиг на историческое расследование. Школьники искали факты о судьбе человека, который жил в их городе еще до революции. Герои книги работали в архиве, общались со старожилами, устраивали засады на кладбище. Особенно мне запомнился эпизод, в котором ребята нашли усадьбу героя. Она оказалась прямо под носом. Теперь там была городская поликлиника, и многие из них бывали там неоднократно. «Вот это жизнь! — думала я. — Есть же место интересным открытиям и в наше время».

Много лет я вспоминала эту книгу. Не помнила название повести и имен главных героев, но очень хорошо запомнила цвет обложки, шрифт текста и даже запах. И самое главное — я помнила автора.

Лет пять назад начались поиски. Я спрашивала книгу в библиотеке, в книжных магазинах и букинистических лавках. Ее нигде не было. Четыре месяца назад в очередном букинисте я чрезвычайно расстроилась, узнав, что недавно трехтомник этого автора ушел в неизвестном направлении. Муж посоветовал поискать на "Авито". Набрав в строке поиска нужный запрос, я увидела предложение о продаже интересующего меня трехтомника в Москве. Чудо было бы не полным, если бы в паспорте у меня не лежали билеты в Москву на ближайшие выходные.

Приехав в Москву, я выкупила книги. Первый том был моей книгой. Твердая обложка цвета молочного шоколада, буквы с золотым тиснением. Конференция, которая была причиной поездки в Москву, прошла мимо. Я снова, как тогда в детстве, читала книгу.

Вопреки привычке, читала, точнее перечитывала, вдумчиво, смакуя каждую деталь. На 34-ой странице дыхание мое остановилось, сердце стало биться чаще. Место действия повести — Иркутск. Усадьба, которую разыскали подростки в этой книге — «мой» дом.

Мое любимое место в городе — маленький островок живой природы в самом сердце Свердловского района, в предместье Глазково. Это территория между Глазковским кладбищем и Ботаническим садом. Раньше участок леса принадлежал Ботаническому саду, а потому его флора причудливо разнообразна: деревья, кустарники, ягоды, грибы, полевые цветы. Местные жители называют его просто — роща.

Наше знакомство состоялось летом 2012 года, когда я купила квартиру по соседству. Сначала прогуливалась там по вечерам с собакой, потом с дочкой. Воздух в роще упоительный, глаза отдыхают, есть тропинки с мягкой пушистой травой, где дети с удовольствием бегают босиком, да и взрослые от них не отстают. Летом в роще можно спастись от жары, устроить пикник, полакомиться шиповником, малиной и лесной земляникой двух сортов, нарезать маслят и груздей. Осенью — насобирать материалов для поделок — шишек, сосновых иголок, листьев разной формы, размера и окраса. Зимой мы катаемся с горки, играем в снежки, лепим снеговиков и делаем снежных ангелов, кормим белочек и всевозможных птичек, включая дятлов. И все эти удовольствия — в шаговой доступности, никуда не нужно ехать.

Я называю рощу сосновым бором из-за большого количества сосен. Однажды я узнала, что когда-то в народе это место называлось «Царь-Девица». Одна из легенд Глазковского предместья гласит: «В районе, где сегодня расположен технический университет, некогда стояла кузница Титова. Кузнец преуспевал: дорога вдоль его дома была оживлённая, а потому он всегда имел много заказов. Дочь кузнеца Маша помогала отцу в его нелёгком ремесле. Как-то раз, когда отец был в отъезде, на дом кузнеца напали разбойники. Девушка не растерялась и расправилась с несколькими хулиганами. За отвагу и решительность её прозвали Царь-Девицей, а позднее это имя стало носить место загородных гуляний иркутян — сад «Царь-Девица»*.

Мне кажется, наша роща, по-прежнему находится под защитой легендарной Царь-Девицы — дочери кузнеца Титова. Только она переродилась в большую сову с ярким необычным оперением, поэтому ее сложно увидеть. Иногда я как будто слышу сквозь сон совиное уханье, хотя, может, это стук колес проходящего мимо поезда. Все может быть.

Мне повезло. Чтобы вернуться в детство, достаточно сесть в автобус № 90 и выйти у танка, на остановке «1-я Советская». Танк — настоящий, боевой, в свое время мы с братом облазили его вдоль и поперек. Особым шиком считалось обхватить руками и ногами его гладкое дуло и повиснуть, как обезьянка на дереве. Мама сердилась, а нам все было ни по чем.

Сразу «за спиной» танка начинался Дунькин сад. Был он темным, неуютным, неухоженным лесочком, и мои детские воспоминания не сохранили никакой усадьбы внутри. В памяти остался только страх от быстрой ходьбы по его грязным тропинкам мимо ветхих домишек, когда, нарушая родительский запрет, я срезала путь темными вечерами, возвращаясь домой с тренировок.

Сегодня в этом саду — музей-усадьба В. П. Сукачева, резные обновленные домики, грациозные кованые лавочки, кусты роз и благородные деревья — приятное место для прогулок. Но туда, за металлический забор, меня по-прежнему совсем не тянет. Потому я спускаюсь вниз по другой стороне любимой улицы, вдоль трамвайной линии, где на месте деревянных покосившихся домов времен моего детства сейчас — каскад новых кирпичных зданий.

«Она живет в серых домах» — говорили обо мне одноклассники. «Серые дома» — это сталинки, обступающие площадь Декабристов. Широкие лестничные пролеты и площадки, почти трехметровые потолки и огромные окна, кухня в десять квадратных метров, где обычно собирались все вместе: бабушка, дедушка, родители, братья… А еще — гонки на трехколесном велике по коридору. Выйдя замуж и переехав в однокомнатную хрущевку, я задыхалась от ограниченности окружающего меня пространства.

Стук в дверь: «А Таня выйдет?» — и мы убегали с друзьями-мальчишками играть в войнушку и лазить по крышам кладовок и гаражей, или купаться в фонтанах на площади Конституции. Правда, потом следовал вызов родителей в школу: «Ваша дочь — отличница, с примерным поведением, но во внеурочное время…»

Время бежит, несется с умопомрачительной скоростью. Новые дети катаются на новых самокатах, но кормят, кажется, все тех же голубей на площади. Один из голубей подходит с важным видом поближе, клюет упавшую у моих ног семечку одну, другу — и счастливый, улетает. Сизокрылый голубь моего детства.

В самом центре старого Иркутска, в доме номер три по улице, которая нынче носит имя украинского гетмана Богдана Хмельницкого, а раньше была 5-й Солдатской, квартирует городской дух Антресолио. Настоящего своего имени он и сам не помнит. Хорошо только помнит, что жил некогда в солнечной Италии, где-то на самом юге. Именно жил, потому что был в ту пору живым человеком. Молодым, горячим и охочим до приключений. Так и оказался, несмотря на шумные и бурные протесты своей большой семьи, в далекой Сибири на строительстве новой железной дороги, известной как КБЖД. А все оттого, что был он не просто отличным парнем и завидным красавцем, но и очень толковым инженером, и когда ему предложили неплохую должность на новом строительстве, долго не раздумывал, решил почти сразу — еду.

Байкал понравился молодому инженеру сразу — уж больно походило озеро в яркий солнечный день на море в Неаполе. Такая же синь, даль и глубина. Только холодно. Но любоваться видами долго не пришлось, через несколько месяцев, только-только приступив к возведению виадука, инженер попал под обвал, да так и не приходя в сознание, скончался в городской больнице, куда был спешно доставлен.

В положенное время, на общем собрании городских духов, итальянца — в новой его ипостаси — определили присматривать за каменным особняком. Новой своей ролью дух инженера как-то тяготился. Больше скучал и предавался сплину. Однако, будучи натурой ответственной, время от времени спохватывался и рьяно брался за дело, чем страшно пугал обитателей купеческого дома. Среди девок и даже барышень ходили слухи о чернокудром красавце, чье отражение мелькало иногда в зеркалах. За что Антресоли, который тогда еще так не звался, даже получил благодарность от Старшего Городского Духа — за вклад в общее дело.

Но чаще всего бывший инженер, большой любитель живописи и искусства, любовался в доме весьма недурной для провинции потолочной росписью да предавался бесплодным мечтаниям. В этом полузабытье летело время, которое теперь и считать-то было ни к чему. Очнулся он, когда со второго этажа все настойчивей стал доносится стук шагов и стрекот пишущей машинки: наверху завелся институт торговли. Вскоре удалось свести короткую дружбу с юным духом с кафедры иностранных языков. Определить его на постоянное место пребывание Собрание отчего то не спешило, и новоиспеченный дух, бывший в прошлой жизни переводчиком-немцем, новому знакомству был очень рад.

Что именно пробудило нашего Антресолио, доподлинно не известно. То ли автобусы маршрута № 20, которые останавливались прямо напротив окон и шли аккурат до железнодорожного вокзала, то ли цоканье каблучков-шпилек сверху, то ли аппетитные запахи, доносившиеся из диетической столовой, открывшейся в соседнем доме. Сам дух инженера сказал бы о двух детских голосах, что зазвучали в бывшей купеческой столовой, где теперь расположилась квартирка. Помещение было небольшим, но с замечательным секретом. Особняк строился с известным размахом, поэтому потолки были высокими, и чтобы до них добраться, приходилось влезать на стол да еще брать в руки швабру. Зато в кухне удалось устроить очень симпатичные антресоли, этакий полуэтажик, где взрослому приходилось ходить согнувшись, а детям лет семи было как раз впору.

Именно там и стал замечать Антресолию мелькавшие косички, хвостики и банты — на полуэтаже обосновались две маленькие девочки: дочь хозяев квартиры и ее гостья. Играли они так самозабвенно и азартно, что совершенно невозможно было не увлечься, оказавшись рядом. Вот дух дома и увлекся. А спустя какое-то время, стал полноправным участником всех их затей и игр. Ведь детям, как известно все равно, кто их спутник в мире фантазий — животное, скамья, река или городской дух. Главное, чтоб был хороший выдумщик.

Ах, какие миры рождались на те самых антресолях! Пластилиновые леса, опасные экспедиции, сказочные замки, швейные мастерские и лавочки с волшебным товаром. Сколько событий произошло и игрушечных жизней было прожито. Какие смелые планы рождались и волнующие трагедии разыгрывались. И если девочкам нужно было хотя бы время от времени возвращаться к своей жизни, то Антресолио пропадал под потолком кухни безвылазно. Дело дошло до того, что в собрании городских духов стали поговаривать о том, чтобы выделить в дом номер три отдельную единицу для ведения надлежащей работы, но дело ограничилось разговорами и тем, что Антресолио стал зваться именно так.

Шло время, девочки стали подрастать, а значит — меньше играть. Все реже встречались они на антресолях, хотя и продолжали дружить. Антресолио стал скучать, а когда все квартиры переделали под кафе и магазины, совсем затосковал. До сих пор, в печали по прежним временам, он пугает тех, кто пытается расположиться в той самой столовой. Поэтому кафе, магазины и бутики там долго не задерживаются, и, не успев открыться, закрываются.

А девочки, которые сегодня совсем уже большие, иногда приезжают к дому, заходят внутрь или просто стоят на улице, вспоминая, как это быть ребенком и дружить с духом дома. Одна из них — я.

Вальдорфский детский сад находится в центре Иркутска и при этом скромно прячется в глубине двора бывшей усадьбы. Я оказалась там в год его открытия, когда на деньги спонсоров была выкуплена первая квартира в деревянном доме. В разговоре с молодой преподавательницей по зарубежной литературе я — тогда студентка иняза — упомянула, что готовлю доклад на семинар по вальдорфской педагогике. И она предложила мне забрать ее сына «именно из такого садика».

Первое впечатление — ощущение дома. Запах еды, настоящей печи, тканные полосатые коврики-дорожки, приятные глазу, украшения из колосков, игрушки из шерсти и ткани, тихие спокойные голоса, добрые разговоры. Позже мы с дочерью случайно оказались на музыкальных занятиях в соседнем доме в этой же усадьбе. И снова тепло внутри. Когда сыну пришло время пойти в детский сад, я уже знала то место, где ему будет комфортно и уютно вырастать. Оказалось, место наполнено духами.

Между детским садом и спортивной площадкой в выгребной яме живет Жиродей, и к нему лучше не подходить. А где жить ужасному Жиродею как не в выгребной яме. Иногда сюда приезжает Выгрибка — тот, кто «выгрибает» из Жиродеевой ямы нечистоты. Сын показал на водителя-ассенизатора — я приветливо кивнула Выгрибке.

В самом дальнем, нижнем углу усадьбы есть волшебный сад. Входишь — и оказываешься на верхней ступеньке, остальные ступени исчезают, поворачивая и уходя вниз. Спускаться нужно медленно, иначе тайны не получается, портал не срабатывает. Если все делать правильно — ты уже не в этом городе, не в это время, и даже время года всегда как будто другое — из детства. Вместо неба — кроны старых черемух, сильных и приветливых, и ты в их высоте — ребенок. Хочется протянуть руку и ощутишь свою ладошку в крепкой надежной папиной или маминой руке. Выстроившись по периметру и раскинув ветви высоко над твоей головой, черемухи заботливо защищают от дождя, городского шума, палящего солнца и любопытных глаз. Здесь все растягивается и в то же время все помещается. На небольшом клочке земли раскинулись необъятные пространства — и шалаш-вигвам из досок, и место для костра с полукруглой скамейкой, и палуба большого корабля с лазом-люком, и песочница, и качели-тарзанки, привязанные к толстым ветвям, и старые шины, которые так здорово скатывать со склона: чья быстрее, дальше и смешнее стукнется о забор.

Здесь есть место неиссякаемых кладов. Несколько лет подряд сын (а до него еще несколько «поколений» дошкольников) откапывали сокровища. Однажды нашлась модная в 1950-х женская туфля — жаль, что одна. В другой раз — скелет кабана: сын уверял, что лично видел — нет, не кот, а кабан. Как-то юные кладоискатели нашли куски алмазов, сапфиров и изумрудов размером с голову младенца. Взрослые сразу нашли скучное объяснение — толстое техническое стекло. Но по глазам детей было видно — сокровища «настоящные». Тогда возникло правило: сокровища из сада не выносить, но на следующий день они исчезли. «Наверное, ушли обратно, в землю» — сделали вывод кладоискатели.

Мне и самой однажды повезло — местные духи дали почувствовать силу этого места. Сын откопал и подарил мне флакончик советских духов. Я открутила пожелтевшую крышку из твердой пластмассы с отколотым краешком, из нее вылетел джин. И показал мне картинки из моего детства — трюмо, мамина косметика и точно такой же бутылек. А в зеркале и в двух его боковых створках — мои профили, правый и левый. Флакончик я храню до сих пор. И пока не открываю — чтобы детство не выветрилось совсем.